Илья: бывало так, что сначала — п**диться, а потом — дружить.
Антон: А бывало, вначале — дружить, потом — п**диться.
Дима: Да по-всякому бывало. Могу от себя сказать, что мне в детстве не хватало контента, как сейчас принято говорить. Не было интернета, но у нас был местный рынок, на котором продавались аудио и видео кассеты. Денег, чтобы купить это все, толком не было, поэтому иногда приходилось что-то мутить. Я приходил на точку, брал кассету (вышла новинка у Дельфина какого-нибудь, например) и просил, чтобы мне дали просто посмотреть. Дальше ты берешь, смотришь и запоминаешь, как она выглядит. Потом ищешь похожую кассету, возвращаешься на точку, когда там уже совсем другая продавщица, снова просишь посмотреть и ловко меняешь кассеты. Так мы и получали контент. Не совсем законно, но выбора не было.
Илья: То же самое и с видео кассетами. Я в прокате так делал.
Расскажете парочку самых ярких историй из детства?
Илья: Значит, во дворе стояла машина, 412 «Москвич». (смеются) Нам было весело. Мы сначала бегали по нему, а потом решили его угнать. Мы хотели покататься, но, в итоге, он не завелся, и мы решили его сжечь. Ну, это совсем детство было, лет 12-13. Мы не думали, что делали.
Дима: Нежный возраст.
Илья: Да, точно. После этого я пришел домой, и у меня бабушка с дедушкой спрашивают: «Илья, а где тот «Москвич», который во дворе стоял?». А я: «Какой «Москвич»? Я не знаю, что за «Москвич»». Но в тот момент, когда мы его укатывали, моя тетя выгуливала собаку, подошла к нам и спросила, что мы здесь делаем. А мы отмазались, сказали, что это «Москвич» друга, и мы его толкаем. К нему домой, видимо. (смеются) Она пришла, рассказала все бабушке и дедушке, а у меня дедушка в органах служил, и он решил меня вывести на чистую воду. Он опять: «Илья, где «Москвич»? Тетя видела, что вы его толкали куда-то». — «А, это «Москвич»? Так нам сосед денег дал, чтобы мы его утилизировали». — «Какой сосед?». (смеются) Мы жили в подъезде, где было 15 квартир: он начал перечислять соседей. Оказалось, что он всех знает, и денег дать никто не мог. Я получил диких щей тогда, и мне сказали: «Собирай свою шоблу-ёблу, и везите этот «Москвич» обратно». А у меня в глазах уже перевернутый «Москвич» с вмятой крышей. Мы проткнули бак, хотели взорвать его, как в фильмах. Типа: «Вау, круто, посмотрим, как тачка взрывается!».
Дима: Небольшое отступление: тогда была эпоха боевиков, в которых тачки переворачивались и взрывались. У нас было очень много кумиров. И мы думали, что в реальной жизни все выглядит также круто, как и на экране.
Илья: Да, но, в итоге, она так и не взорвалась, потому что мы ее подожгли. Все это происходило на пустыре. Мы отбежали почти к самому дому, оборачиваемся, а там резина загорелась. Она коптить жестко начала. (улыбается) Ну мы побежали обратно, перевернули ее… И вот ее мне и сказали катить обратно. После этого меня закрыли дома на месяц. Помню, я сижу дома. Стук в дверь. Я, веселый, открываю, думаю, что друзья пришли. А там: «Здравствуйте, Уголовный розыск». Ну, я позвал бабушку.
Какая была реакция у бабушки?
Илья: Да какая реакция?! Она там вообще офигевала. (смеются) Мне п**дюлей тогда вставили очень жестких. Не помню, как меня избивали, но я даже тогда понимал, что это было за дело. И мне не было обидно. Но они меня отмазали тогда. Сказали, что не видели машину. Но, как оказалось, этот «Москвич» до нас был уже два раза угнан и просто кочевал.
Антон: Битая тачка.
Илья: Да.
Антон: Моя очередь. У меня похожая история. Это тоже был «Москвич», только «пирожок». Только они п**дились район на район, а мы — село на село. Вот однажды мы и поехали большой оравой на «стрелку». Мы поехали через перекрытый путь, потому что у водителя прав не было. Просто представь: «Москвич-пирожок», за передним сиденьем — пять человек, хотя туда вмещаются только двое, а внутри, в фургончике — человек двадцать. У нас было отличное настроение, мы же на «стрелку» едем. И вот мы не вписываемся в один поворот и переворачиваемся. Самое дикое — это то, что мы ехали п**диться, но не поизбились, а сами с собой пере**дились. (улыбается) Мне было лет 13-14. Но я тогда себе только бровь разбил и все. У всех были кастеты, цепи, а у меня ничего не было — я был самый молодой в этой движухе. Дима, твоя очередь.
Дима: Да, окей. Мы гуляли во дворе. У нас был район «расческа». Это когда дома стоят так: один большой длинный, и несколько перпендикулярно отходят от него. Вот мы там тусуемся во дворе, подошел мой друг и сказал, что пошутил надо мной: позвонил какому-то крутому чуваку в другой район от моего имени и сказал: «Вам всем п**да». Окей. Я помню, как стою и вижу: на нас вдалеке идет человек 60 — толпа. Мы заходим в подъезд, и главный их говорит нам: «Садитесь, сейчас общаться будем». Только мы сели на корты, как он мне сразу с кулака въ**ашивает в лицо. Я не понимаю, что происходит. Это была чистая подстава. То есть, я просто получил не за что. В принципе, в детстве иногда можно было получить не за что, потому что у тебя были какие-то е**нутые друзья, да и сам район заставлял быть диким, необузданным…
Илья: Юношеский максимализм.
Дима: Да. Я помню, как мы в детстве весело играли в прятки: нас собиралось 30 человек, был один водящий, и, у тебя был целый район, чтобы спрятаться. Нам было лет 12, и уже, по сути, в этом возрасте дети не играют в прятки, а мы любили. Еще и в парашу играли.
Во что?
Дима: В парашу. Ты не знаешь, что такое «играть в парашу»?
Илья: Это когда находится обосранная тряпка — параша. (смеются) Водящий кидает ее в кого-нибудь, типа «параша, съешь парашу», тот берет и пытается попасть ей в другого.
Дима: Еще были такие утеплители — сосиски. Помнишь?
Илья: Да.
Дима: Не знаю, что это за материал. Ты отрываешь ее и кидаешься в других. У нас не было интернета — периферийное детство. Мне кажется, так до сих пор пол России живет.
Антон: Люди, которым лет 30-35 сейчас — это наши ребята, которые все прохавали.
Дима: Возможно. Мы просто прожили в панельках все детство. Для нас это был определенный мир. У нас было выражение — «поехали в город». Это значит — «поехали в центр». «В городе» была центральная тусовка неформалов-альтернативщиков. Я вот как раз и был альтернативщиком.
Как выглядел тогда «альтернативщик»?
Дима: Во-первых, он носил гриндерсы. Во-вторых, у него были штаны-комбаты.
Илья: Еще я помню джинсы были, у которых отстегивалась нижняя часть, и они в шорты превращались.
Дима: О, я вспомнил одну классную историю!
Вместе: За историю! (чокаются, пьют водку, закусывают лимоном)
Дима: У нас на районе был такой чувак, у которого погоняло было «Ниггер». Он был какой-то черный, у него были какие-то пятна на лице, что-то такое. Так вот, мать Ниггера шила всему району штаны — чем шире, тем круче. Представь: 40 сантиметров штанина, а мы туда еще и клеш вставляем. Ткань называлась плащевка.
Илья: Да, модная такая. Они еще с лампасами были, сбоку с полосой.
Дима: В общем, ты мог заказать все, что угодно. Было прикольно. А еще мы носили чейнбол — металлические бусы. И крашенные волосы, разумеется: красные, синие.
Чем красили?
Дима: А была тогда «Тоника», сейчас я ее уже не вижу.
Илья: Еще была краска дешевая какая-то. Называлась «Велла», б**ть, или еще как-то.
Дима: Главное — они должны были смываться, но никогда не смывались. Помню, мать давала тогда п**ды за это.
Что вы слушали?
Илья: От шансона до альтернативки.
Антон: Я слушал System of a Down.
Илья: Дохера вообще: (hed) P.E., Limp Bizkit, System of a Down, Rammstein — все, что было тогда прикольно.
Дима: Я слушал Сектор Газа.
Антон, Илья: О, ну это классика. (улыбаются)
Дима: Да, это классика. Не было денег: приходилось либо воровать, либо как-то переписывать, ксерить обложки. Так я собрал всю пиратскую коллекцию Сектора Газа.
Илья: Мы очень много отдыхали в лагерях — детско-юношеские оздоровительные Лагеря. И все вот эти вот песни, там, Сектор Газа, вся х**ня…
Дима: Мешалось с Децлом, с альтернативной музыкой. То есть, представь: была беседка, отряд приходит, и все начинают шпарить Сектор Газа. Вот такая лагерная романтика. (улыбается)
Фото: Елизавета Мусатова
Как вы начали заниматься музыкой?
Дима: Я давно занимаюсь — лет с 11. Это была школьная группа; мне тогда попался диск с сэмплами какими-то. С другом мы начали читать рэп. Музыка постоянно присутствовала в моей жизни: от школьной группы до зрелых проектов. Я ходил в музыкальную школу, но год не доучился. Не знаю, там на улице пацаны с палками, какой-то движ — не хотелось учиться.
Илья: Я диджеем всегда был, с 16 лет. Я всегда выглядел взрослым. В 16 я первый раз выступил в клубе, и понеслось. Мы сами делали тусовки, собирали полный клуб. Приходили друзья, друзья друзей, друзья тех друзей. В общем, в 16 лет мы мутили уже крупные тусовки.
Антон: Я вот закончил музыкальную школу на аккордеоне. А потом я уже стал MC.
Дима: Вообще, если говорить о нашем детстве, можно книгу написать, или фильм снять… Что мы однажды и сделаем! (чокаются, пьют водку, закусывают лимоном)
Вы интерпретируете свою музыку как «попса для неформалов»…
Дима: Ты посмотри на меня. Я выгляжу, как гопник. Но я неформал.
Илья: Ну то есть, блин, если на него посмотреть лет 10 назад, то там просто другой человек. Там прям лютый нефор был. Сейчас мы вот такие, через год, возможно, он будет мохнатый такой. У него вообще волосы растут, как афро. Но пока мы в простом русском стиле — не запарился за моду, оделся и пошел. Дима: Если обобщить все — мы просто делаем музыку, не задумываясь над трендами. Просто делаем, что получается. Это пережиток, гиперболизация всего того, что случалось с нами в детстве, в юношестве, и что переживаем до сих пор. Когда находишь что-то в музыке и понимаешь — это з**бись. Так у нас и получилось.
Илья: Макс Корж пел: «Я просто делаю свое музло». Мы пытались писать музыку для кого-то, но она не получалась.
Вы относите себя к рейву?
Дима: Понимаешь, я не считаю, что мы совсем уж рейв. Просто, возможно, что мы вписываемся хорошо под рейв. Что такое рейв? Это когда человек уходит в отрыв какой-то космический. Вот сегодня мы точно не рейв. А вчера мы были рейвом, и завтра, в Москве, возможно, тоже будем. Короче, мы делаем, как делаем, а люди там уже сами свои ярлыки ставят.
Что такое рейв?
Антон: Рейв — это танцы, движения…
Илья: Необузданная энергия и продвижение…
Дима: Огромного количества людей, находящихся в замкнутом пространстве, пропотевших до чертиков, отрывающихся по полной.
Антон: (смеются) Это заучено.
Дима: Я вообще не люблю определения давать — я основываюсь на чувствах. Если это рейв, я пришел и сказал: «Вот это рейв!». Если это какая-то ночная клубная тусня, я пришел и сказал: «Вот это ночная клубная тусня!».
Антон: Сложно. Мы реально просто делаем музыку. Невозможно понять аудиторию: нас слушают как дети, так и наши ровесники.
Дима: Да, мы просто делаем, а потом как наблюдатели смотрим, что происходит.
Илья: Вот в один день в Москве мы выступаем для людей от 16 и старше, а этой же ночью мы выступаем для очень взрослых тетей и дядей, которым по 40-50 лет. Это очень странно, на самом деле.
Дима: Именно поэтому мы и называем свою музыку «поп» — популярная.
Фото: Елизавета Мусатова
Дима, ты сидишь в кепке «Русский андерграунд». Вы относите себя к этой субкультуре?
Дима: Видимо, относим. (смеются)
Тогда что такое русский андерграунд?
Дима: Русский андерграунд — это наши друзья. (смеются) Они нас поддерживают, а мы их. Ну, если уж говорить серьезно, то, мне кажется, нас считают андерграундом, потому что у нас музыка неотесанная, незализанная…
Антон: Никому не известная… (смеется)
Дима: Нет, я про то, что кто-то может слушать и думать: «Ой, это так стремно звучит, так лоу-файно, так лоу-файно!». Но мы сами все делаем, не пользуемся никакими инженерами, не сидят какие-то там суперпрофессионалы, не вылизывают музло.
Антон: Многие думают, раз у нас такие клипы, то мы по-любому продюсированный проект, хотя это абсолютно не так.
Дима: Да и Курган можно назвать андерграундом.
Антон: Наш город в андере.
Как вы относитесь к русскому рэпу?
Дима: Вполне нормально.
Илья: Я тоже. Скриптонит охуенный альбом выпустил последний.
Антон: Я бы не сказал, что это рэп — это просто охуенный музыкант.
Илья: Ну да. Там рэп, хип-хоп — все смешалось…
Антон: Вот я лично считаю, что нет русского рэпа: есть рэп на русском.
Илья: Я не согласен. Есть русский рэп!
Дима: Я тоже не согласен.
Хорошо, а чем тогда русский рэп отличается от западного?
Дима: Да ничем! Наоборот. Ты заметила, что, если говорить о новой школе — она копирует запад. Если говорить о более старой школе, которую я слушал: Многоточие, Баста — это совсем уже другое. Это чисто российский продукт.
Илья: Вообще, изначально рэп — музыка гетто, музыка неблагополучности, и русский рэп — это реалии нашей, русской неблагополучности.
Дима: Я не против — з**бись.
Илья: И, если послушать наш рэп, это, в основном, семейные проблемы какие-то, кто-то наркоманию продвигает, кого-то за «жили-были»… То есть, русский рэп обширный: ниггеры пели про свои проблемы геттовские, Russian Edition про свои поет.
Антон: А я не вижу ничего такого особенного в нашем рэпе, чтобы прямо появилось словосочетание «русский рэп».
Дима: Что ты сделал для хип-хопа в свои годы?
Кто ты?Человек города в тумане?
Кто ты? Раскрой свои мозговые грани.
Что ты сделал для хип-хопа в свои годы?
Кто ты? Кто ты? Кто ты? А?
Децл – Кто ты?
Антон: Вот именно, что ничего. Как и все. А кто сделал?
Дима: Децл, ты что, Децл!
Антон: А кроме этой фразы? Нет, Децла я всегда любил, он во мне революцию произвел.
Фото: Елизавета Мусатова
До сих пор любишь?
Антон: Конечно!
Дима: «Aka Le Truk» [третий студийный альбом Децла] — хороший продукт, на самом деле.
Антон: Но я считаю, что это просто рэп на русском, а не «русский рэп».
Дима: Да нормально!
Антон: У меня свое мнение. (пожимает плечами)
Илья: Каждая музыка по-своему уникальна. Просто ее нужно воспринимать по-разному…
Дима: Вот, да.
Илья: То есть, некоторые воспринимают ее прямолинейно, типа: «Я слушаю только такое, а все остальное — это говно!». На самом деле, это не говно, а самовыражение человека; то, как человек чувствует. И не важно: обработано это какими-то студиями, или не обработано. Даже если человек просто записал себя на диктофон и спел. Если это тебя цепляет, то это классно! Если не цепляет, то, просто не цепляет. И не обязательно говорить, что это говно. Сколько людей, столько и мнений. Все.
Антон: А русский рэп — это рэп на русском. Все.
Илья: Я вообще о всей музыке говорю. (смеются)
Дима: Я проведу аналогию. Раньше, в Советском Союзе, была «дружба народов», а сейчас все просто п**дят друг на друга, и все друг друга обсирают: «Ты говно» — «Нет. Ты говно!». Потом встречаются, и говорят в глаза: «Ты классный» — «Нет. Ты классный!». Но надо относиться ко всему, как тогда. Это просто музыка! Есть музыка для десятилетних, для пятнадцатилетних. А есть музыка для взрослых ребят. Не надо ничего обсирать!
Ты считаешь, что люди изменились?
Дима: Нет, стали просто более мультимедийными. Все стало проще.
Илья: Просто кто-то может не дорасти: четырнадцатилетние говорят про музыку двадцатилетних, что это говно и шняга, а потом они вырастают, и им это уже нравится.
Антон: Все циклично.
Дима: Твой вопрос «что вы думаете о русском рэпе», он немножко… Что мы думаем о русском рэпе? Да х*й его знает! Нормально мы думаем. Все хорошо там.
Антон: Рэп русский — з**бись!
Илья: Да. Чуваки делают свое дело, и это нормально. (чокаются, пьют водку, закусывают лимоном)
Мы заговорили про музыку четырнадцатилетних, двадцатилетних…
Илья: Музыка по-ко-ле-ний. Так всегда было.
А «Пошлая Молли» — это музыка для кого?
Дима: «Пошлая Молли» — это музыка для людей от 12 до 23, скорее.
Илья: По-ко-ле-ни-е.
Дима: Да, это голос поколения.
Антон: У меня с голосом поколения сегодня ассоциируется Макс Корж. Вот сегодняшнее поколение — это Макс Корж.
Илья: Их много, на самом деле. Просто смотри, что я хочу объяснить: в детстве, когда бабуля смотрела какую-то передачу музыкальную, я не воспринимал нашу советскую эстраду. А сейчас я воспринимаю, смотрю и говорю: «Б**ть, так они з**бись поют!». Они очень классно делают: какой текст, какая музыка, как это душевно! Это как в детстве тебе родители говорят: «Не делай так! Это неправильно. Есть поговорка такая». Но ты же молодой, ты же знаешь, как лучше. А потом лет в 25 ты натыкаешься на это, вспоминаешь, что родители говорили, и понимаешь: «Блин, а они правы были так-то». Это и есть школа жизни.
Дима: Смотри, интервьюер (саркастично ухмыляется), мы приехали из гетто, и наши взгляды на жизнь совсем другие…
Илья: Душевные! Они у нас душевные.
Дима: Мы добрые все, честные. Возможно, сегодня это уже неактуально.
Как появился кавер на песню Мы «Возможно»? Это случилось до трагедии?
Прости, мне придется убить тебя,
Ведь только так я буду знать точно,
Что, между нами, ничего и никогда
Уже не будет возможно.
Илья: Да нам просто всем очень сильно понравилась эта песня. Он (указывает на Диму) пришел на студию и говорит: «Чуваки, послушайте песню». Классно, но не хватало драйва.
Дима: И мы решили сделать свою версию. Мы так им и написали: «Нам очень нравится эта песня, но мы решили сделать свою версию». Конечно, это было до трагедии. Потом уже это стало хайповым, и мы удивились вообще, что так произошло.
Фото: Елизавета Мусатова
Недавно вы выступали на концерте GSPD в Санкт-Петербурге. Это была самая большая сцена, на которой вы были?
Дима: Нет. Самая большая была «Вичаут» в Москве.
Антон: Да.
Что это было?
Илья: «Грезы», «грезы»…
Дима: Да, «Вичаут» — это ребята из Москвы, которые делают рейвы: сначала делали «скотобойню», а сейчас делают «грезы». «Грезы» — это такой чилл-аут рейв, если ты понимаешь. Это где уже не «туч-туч-туч-туч», а «туффф-туч-туффф-туч»… (улыбается)
Илья: Фьюче-гэридж играет.
Дима: Это уже не бесов из себя выпускать, а таких бесяток, гет хай такой.
Рейв традиционно считается музыкой угашенной толпы. Какие эмоции вы испытываете, когда видите огромное количество людей под веществами?
Илья: Что нас поразило, когда мы ехали в Москву: я думал, что там будет 3000 обдолбанных людей. А увидел я там модную, современную, культурную молодёжь.
Дима: Я не отрицаю, что не без этого там было, но такого было очень мало. В основном была молодежь, которая пришла культурно нескромно порейвить. Я был на разных рейвах, видел многое, и могу сказать — в Москве было круто.
Расскажите самые дикие истории, свидетелями которых вы были на рейвах.
Дима: Вообще я видел, как маленьких девочек…
Антон: Всегда дико, когда телку под жопу берут, б**ть.
Дима: Нет, это не то. Так вот, мне всегда было дико видеть, когда молодых дам, девчонок просто выносили под руки в скорую, и видно было, что им лет 13…
Антон: Восьмиклассницы, да.
Дима: И они там, не знаю под чем… Под наркотой — в хлам просто. Это ужасно.
Антон: Мы такими никогда не были: чтобы ты пришел на какую-то общественную тусню, а тебя под руки в скорую уносили… Это до какого состояния вообще дойти нужно?!
Илья: Да, мы против наркотиков.
Вы не употребляете?
Илья: Нет.
Вообще?
Илья: Вообще. Ну бывает покуриваем марихуану. (улыбается) И все. Все остальное — пройденный этап. Наркотики — это тоже поколение. С 18 до 23 где-то. Просто потом кто-то продолжает, а кто-то берется за голову, и говорит: «Да, было весело и хорошо, но дальше все, хватит».
Дима: Ничего интересного в этом нет.
Илья: Марихуану курим, не отрицаю. Всегда бывает, часто бывает. (смеются)
Дима: Просто надо, чтобы твой мозг отдохнул.
Илья: Да и не только это. Просто марихуану я не считаю наркотиком.
А перед концертом вы можете?
Антон: Нет.
Илья: Бывает, бывает. Но в основном мы трезвые. Вот, водки можем выпить, и все. (чокаются, пьют водку, закусывают лимоном)
Вы выступали в «Ионотеке». Сегодня это очень мемовая площадка. Расскажите, действительно ли она так сильно отличается от других клубов?
Илья: Да. Туда народ приходит отрываться. Никто не выделывается, и не говорит: «Вот, я пришел, я интеллектуал». Нет. Настрой сразу же у человека отжечь по полной программе. Это как выбежать в поле и просто заорать, просто «вааааааааа» (кричит), что есть мочи, чтобы аж сорвать все связки. Потом чувствуешь, как тебе легко? Вот то же самое творилось там. Я не знаю, какие там люди были, в каких состояниях, но, в целом, я видел позитивную офигенную атмосферу.
Вы законтачили там с кем-то из артистов?
Илья: Мы там как раз тоже с GSPD выступали. Все, больше там никого не было.
Дима: Мы тогда приезжали клип снимать на «Нас накрывает», и там как раз есть несколько кадров из «Ионотеки». Было все очень круто.
«Ионотека»
В ваших текстах часто проскальзывают подобные фразы: «государством мир замучен», «я забыл закрыть окно, ко мне ветер залетел, я успел понять одно: что творится беспредел». Какое у вас отношение к государству?
Антон: Нам на него по**й, на самом деле.
Дима: Мы ничего нового не сказали. Все знают, что творится п**дец, но об этом никто не говорит.
Антон: Наша позиция, если охарактеризовать ее в четырех словах — Make Love Not War.
Также у вас была отсылка к религии: «И отец святой давно стал эстрадною звездой».
Дима: А ты так не считаешь?
Я так считаю, но сейчас я смотрю на тебя, а на тебе ладанка висит.
Дима: Это Святой Дмитрий. (улыбается)
Антон: Просто у нас такая позиция: есть Бог, есть мы. Нахрена нам посредники? Мы верим в Бога, но мы не верим в тех людей, которые его представляют.
Илья: Уточни, что это он так думает.
Антон: Я цыган. У меня вообще веры нет, но я считаю, что, если захочу, я смогу обратиться к Богу сам.
Илья: Знаешь что, я скажу тебе так (берет диктофон, близко подносит к губам): это очень обширная тема, об этом можно разговаривать бесконечно, точно так же, как спорить о чем там…
Дима: О налогах!
Илья: То, что творится, ты видела сама: ты видела, как там все происходит в церкви: попы ездят на Maybach`ах…
Дима: Отвечать нет смысла. Просто слушайте песни.
Антон: Вот я крещенный, но меня не пустили на крестины своей племянницы.
Илья: Увидели его татуировки и сказали, что он грязный.
Антон: Да. Я приехал после ночной работы крестить свою племянницу. Подхожу к женщине, которая продает крестики, оплачивает услуги, и говорю: «Здравствуйте, мне нужно заплатить за крестины моей племянницы. — Вам? Заплатить? А вы крещенный? — Да, я крестик просто потерял. — А вы знаете молитвы? — Да, знаю, «Отче Наш» знаю. — В очередь вставайте!» Она просто не захотела меня обслуживать. Женщина, которая должна обслуживать каждого, кто заходит в церковь. В общем, фейсконтроль в то самое место, где все равны, я не прошел.
К чему стремитесь в творчестве? Какие перспективы?
Дима: Мы просто делаем свое музло. То, что из нас льется, то и делаем.
Илья: Мы будем развивать Россию, вот и весь ответ. Вы о нас еще услышите.
