Мы поговорили с писателем и журналистом Сашей Филипенко о его книгах, советском союзе и о том, чем отличаются российские телевизионные политические программы от книг Оруэлла.
Начну с банального: почему вы выбрали профессию журналиста? Это было связано с семьей или с желанием высказаться?
Не сказать, что я журналист в полной мере. Я занимаюсь журналистикой, но, отчасти, я просто говорящая голова в кадре. Мои колонки в различных журналах — это скорее колумнистика. Сейчас в «Бремени новостей» я чуть-чуть приближаюсь к слову «журналистика», в полном его понимании. Мы подводим итоги недели, в этом есть моя оценка, но я не журналист и не репортёр — я лишь снимал видео про путешествия по России. Скорее это вопрос о понятиях…
Как дался переезд из Белоруссии в Петербург?
Непросто.
Какие различия заметили?
Главным потрясением оказался язык. Впервые я оказался в России в 21 год, и меня поразило, что все говорили «на самом деле». Для меня это было большим потрясением, потому что нас учили говорить «вероятно», ведь ты не можешь быть ни в чём уверен до конца. А тут все уверены, говорят «на самом деле то-то». Думаешь, интересно… Я очень долго привыкал к Петербургу. Моя бабушка говорила, что любой образованный молодой человек должен пожить в культурной столице. Но я не увидел культурной столицы, когда приехал в Петербург.
Почему?
По-моему, сегодня Санкт-Петербург стал каким-то большим мифом. Это не более чем законсервированная Венеция, в которой есть много старинных зданий, которые, к сожалению, не научились мыть. Город живёт исключительно своим прошлым. В Екатеринбурге, к примеру, сейчас происходит гораздо больше культурных событий, чем в Питере. Мы все как-то стараемся двигаться вперёд, а не назад, поэтому я довольно долго к этому городу привыкал.
А как же многочисленные музеи?
Музеи есть везде: в Будапеште, Бухаресте…
Я к тому, что таких музеев как в Петербурге нет, например, в той же Туле…
В Туле есть другое. Это как сравнивать, условно, синее с железным — совершенно разные вещи. Наверное, у меня не было идеи переехать жить в Тулу из Минска, не было необходимости. Я целенаправленно переезжал в СПГБУ на филологический факультет, выбирал между разными городами: Варшавой, Прагой и Петербургом. Так сложилось, что выбрал последний. Почему? Ну так в жизни бывает.
Бываете в Белоруссии?
Да, конечно. Часто туда езжу — раз в два-три месяца точно. Скучаю по Минску, по друзьям.
Почему сейчас мало молодых писателей? Это неумение, нежелание?
Я не думаю, что молодых писателей не хватает. Если вы зайдете на сайт Проза.ру вы увидете, что их сотни тысяч.
Переформулирую вопрос: почему мало талантливых молодых писателей?
Зависит от того, кого мы считаем талантливым писателем? В России сложно узнать о молодых писателях. Здесь нет ни одной программы о литературе. Есть телеканал «Культура», на который время от времени приходят уже заслуженные писатели. К примеру во Франции есть две-три еженедельные программы, рассказывающие только о современных новинках литературы. Молодые талантливые писатели безусловно есть, но для того, чтобы узнавать о них, нужно интегрироваться в процесс и самостоятельно узнавать об этом, прикладывать дополнительные усилия. Писатели не приходят в “Вечерний Ургант”, поэтому их не узнают. Хотя у всех сейчас есть фейсбук, все могут писать…
Там же ограничение по символам, да и к тому же пост — это нечто другое, не книга.
Тем не менее. В Швеции, к примеру, сейчас мало просто читать книжки. У них сильно развита культура аудиокниг, и теперь шведы очень много слушают. Форматов много, как и молодых писателей.
Кого из них вы бы посоветовали почитать?
Я бы отметил украинского писателя Сергея Жадан, всем его советую.
Что вас сподвигло на писательскую деятельность?
Я больше ничего не умею. Конечно, не факт, что я и это умею, но потребность была всегда. Ещё в университете на первом курсе писал рассказы. Медленно двигался к тому, чтоб написать свой первый роман. Еще раньше занимался сценарным делом на телевидении, был спортивным журналистом, много текстов воспроизводил. Всегда хотелось писать.
Хотеть быть писателем и начать что-то писать — две разные вещи. Как вы начали писать свою первую книгу?
Сел и начал писать. Сначала появился рассказ, потом ещё один. После написал повесть, за ним — первый роман. Так получилось, что у «Бывшего сына» сложилась прекрасная судьба: роман получил премии, его заметили, а я понял, что у меня есть право написать второй роман.
Как происходит процесс работы над книгой? Отвлекают соцсети или вы всё выключаете, убираете, уходите от домашних?
Домашние обычно от тебя уходят, а не ты от них. Писатель не становится писателем в тот же момент, когда садится за письменный стол и начинает работу. Я работаю над произведением 24 часа в сутки: всё время делаю пометки в телефоне, что-то пишу от руки. Даже разговаривая сейчас с вами! Момент, когда человек сидя за компьютером набирает текст, финальный. По окончании работы над «Красным крестом», я год вообще ничего не писал. Как марафонец, который долго бежал и выдохся — совершенно не было сил. Долго не мог начать что-либо вообще. Поэтому, если просто говорить о рабочем процессе, я слушаю музыку. Мои читатели даже поняли, что у меня есть плейлисты для каждой книжки. Они нашли их у меня в ВК и поняли, какая музыка была в каких книгах.
Вы долгое время занимались музыкой: как считаете, можно называть процесс написания книги музыкой?
Конечно. Я занимаюсь музыкой, у меня очень много ритмов. Третья книжка написана в виде сонаты: главная партия, побочная партия, реприза, связующая партия. Этот ритм, конечно, не преобладает над содержанием, но мне важно звучание книги. Многим из-за этого сложно читать мои тексты, люди «спотыкаются», но для меня все звучит органично.
После публикации книг были проблемы, вопросы: «Зачем ты телевизионную кухню раскрыл?» Разве нет в этом чего-то сакрального для нашей телеиндустрии?
Во-первых, в России ещё с советских времён есть традиция производственного романа, когда рассказывается кухня завода, фабрики или чего-либо ещё; а во-вторых, всегда есть недовольные люди, но я бы не назвал это проблемой. Количество читающих людей сейчас ничтожно мало, и литература в России сейчас — последняя территория свободы. Театр поджали, кино поджали, а в литературе нет никаких денег. Если бы книги издавались миллионными тиражами, как раньше, тогда по этому поводу кто-то бы и переживал. С другой стороны, мы видим как «День опричника» Владимира Сорокина становится рекомендацией к действию. Мы начинаем жить по этой книге.
Говоря о давлении, что думаете по поводу Кирилла Серебренникова, рэпера Хаски, группу IC3PEAK и других творческих людей, на которых давят силовые структуры?
Как к этому можно относится? Это ужасно. Но одно дело Кирилл — человек не может работать во всех театрах, не только в Москве. А рэпер Хаски и группа с непроизносимым для меня названием (IC3PEAK) — для них это безусловно большая реклама, и они должны быть счастливы сейчас, так как иначе о них никто бы и не узнал. Как говорили про Бродского: «Всё это нашему рыжему биография». Здесь то же самое. Я думаю, государству надо заняться другими, более важными делами, помимо чтения текстов песен. Как пример, был суд над группой «Кровосток», где в зале суда читали тексты их песен. Понятно, что это всё ерунда, борьба с ведьмами. А может есть и какие-то другие смыслы этих действий, которых мы не понимаем.
Но мы не залезем к ним в голову.
Да, это невозможно, и, что самое главное, не нужно. Это, конечно, абсолютная глупость, но с другой стороны, сегодня художнику/писателю в России очень интересно за происходящим наблюдать. Сложно быть гражданином сейчас, думать о семье, о воспитании ребенка, когда живешь в этом уровне агрессии, в котором вещают пропагандистские каналы.
Воспитать или прокормить?
И то, и то. А быть писателем интересно, потому что каждый день наблюдаешь сюжет.
В романе «Красный крест» вы очень точно попали в современность. Отсюда вопрос, ожидали ли вы таких процессов, как обеление репрессий?
Сейчас все хотят вернуться в советский союз, все движутся в обратную сторону, куда-то назад. Поэтому, когда мы со всеми поссорились и никто ни с кем не общается, когда на саммите президент пожимает руку только принцу, который всех расчленяет в посольстве (имеется ввиду тёплое рукопожатие Путина на саммите G20 с принцем Саудовской Аравии Мухаммедом бин Салманом), становится очевидно, что все будет скатываться в какую-то закрытую схему. Да и очевидно, что многие люди просто ностальгируют по этим временам… Получается какая-то тотальгия (тоска по тоталитарному строю, по советскому прошлому).
Получается, это всё нездоровая ностальгия, когда вспоминаешь только хорошее?
Я, например, скучаю по времени, когда мне было семь лет. Но это грустные процессы, с которыми надо быть осторожными. Ни к чему хорошему они не приведут. Я не говорю, что в СССР всё было плохо. Естественно, положительные моменты были. Просто не надо забывать на фоне чего они происходили. Всем людям, тоскующим по советскому союзу, неплохо было бы изобрести машину времени и отправиться в прошлое, постоять в кафе с грязной селёдкой и попить пиво из трёхлитровых банок. В очередях постоять… Человек, который жил в советском союзе, вряд ли захочет туда вернуться, если говорить об этом всерьёз. Мне кажется, это связано с тем, что красный человек, которого Алексей Явич описывал в 91-м году, очень растерялся и не понял новых правил игры. Да многие люди эти правила по-прежнему не понимают. Всем было понятно, что происходит в СССР. У тебя было 120 рублей в месяц и всё, а теперь нужно крутиться, думать. Поэтому, все скорее хотят понятных условий игры, а не советский союз. Ну или все тогда просто были молодыми…
Как вы считаете, в ближайшее время кольцо воображаемых врагов вокруг России развеется?
Я думаю, с кем-то будут мириться, а новых врагов находить. Чтобы мириться, нужно внутри всё менять, а этого никто не хочет. Поэтому будут появляться новые враги, будем ссориться с теми, с кем ещё не поссорились. И скоро уже не останется больше стран, с которыми можно поссориться. Тогда они (власть) придумают ещё что-нибудь, будут искать врагов внутри страны… Их же тоже всегда легко найти.
Последнее время информационное поле тяжело читать, находиться в нём…
Несколько дней назад впервые посмотрел программы, в которых обсуждают политику. Люди кричат, хамят — это физически невозможно смотреть.
Один в один сцена из романа Оруэлла «1984». Хорошо, что мы всегда можем нажать кнопку и выключить это.
Мы можем нажать кнопку, но мы также ходим по улице и встречаем людей, которым всё это, судя по всему, нравится. Они смотрят эти программы. И им необходимо куда-то эту полученную агрессию выплёскивать. Она находит выход в очереди в магазине, в хамстве на дорогах, в быту. Мы живём в обществе, в котором люди не улыбаются, смотрят друг на друга, как на врагов.
Как вы попали на «Дождь»?
Меня порекомендовали, когда «Дождь» искал ведущих, авторов. Кто-то сказал: «Вам он подойдёт больше, потому что не очень попадает на наши штуки, скорее на ваши…» Я пришёл в редакцию телеканала, и меня взяли.
Человек с «Первого канала» может порекомендовать своего работника на «Дождь»?
Это был 2011 или 2012, тогда не было такого раскола, а на федеральных каналах не несли такую чушь. Конечно, все друг другу рекомендовали коллег. Более того, можно было всегда вернуться на предыдущее место работы. Я за свою жизнь успел поработать на всех каналах, ввел какие-то отдельные проекты, будь то НТВ или другой телеканал. Мне всегда хотелось делать то, за что не будет стыдно. Иметь свой собственный камертон, а не выпускать политическую шляпу. Тогда в этом не было никакой проблемы — все дружили, знали кто где работает. А сейчас произошел раскол, люди друг с другом не разговаривают… Тогда такого не было.
По поводу вашего романа «Травля» — боитесь описанного?
Нет, травить могут кого угодно и за что угодно. Заниматься журналистикой и говорить про президента гораздо безопаснее, чем накопать материал на какого-нибудь директора небольшого предприятия — он обидится и расправится с тобой. Вообще, ничего не боишься, потому что не знаешь кто может на тебя обидеться. Никого не волнует, что ты пишешь. Книги, повторюсь, это последняя в России территория свободы. Литература — это узкий круг людей. Можешь написать невероятную штуку про кровавую Гэбню, и никто этого не заметит, пропустит мимо ушей, а кто-то может обидеться неизвестно на что. Поэтому человек, который будет думать о том, за что его будут травить — никогда точно не угадает. Я — просто несуществующий персонаж. Бояться нужно, например, блогеру с миллионами подписчиков, у меня же их нет. Я не призываю свергать власть, я про другое. Фиксирую время, пускай и не очень правильное…
На счёт экранизации книг: следите за съёмками «Травли»?
Нет, не слежу. Они должны начаться в 2019 году. Картина стоит в продюсерских планах, но я не могу представить как это снимут в России. Думаю, они там всё переделают.
